Злачное место - Страница 71

— А это кто?

— А…, не бери в голову. Что у нас с боеприпасами, давай лучше глянем.

После короткого осмотра того, что у них оказалось с собой — Крысолов помрачнел. По автомату на каждого, по два рожка на автомат. Да еще "Глок" с двумя обоймами — Крысолов с ним никогда не расставался, даже во сне. Ну, по ножу еще — типа, тоже оружие. Все остальное — было или на квартире, где их, несомненно, уже ждали Жоркины ребята, или в машине, канувшей в безвестные гаражи хозяина больницы. Все ведь, как назло, тогда с собой захватили — чтобы почистить, смазать, значицца, пока ребята в больничке валяются. Вот и почистили — бандюкам на радость…

— Ладно, будем надеяться бой вести нам не придется — нам по-тихому проскочить и вернуться надо. А если все же завяжемся — нас двоих и по пять рожков не спасут. Давай, по-быстрому к ребятам сходим — надо хоть предупредить их, если что…

Они поднялись наверх. Кусок со Старым сидели вместе недалеко от отделения реанимации, Старый что-то тихо втолковывал здоровяку, тот с серьезным видом слушал, иногда и сам что-то пытался говорить, затыкая пальцем, отверстие трахеостомы, однако, все же больше кивал или мотал головой.

Увидев их, они оба обрадовались, однако быстро помрачнели, узнав о требованиях, предъявленным к ним хозяином больницы.

— Ну, хорошо, положим, я, да и Кусок — можем, в принципе, и свалить отсюда, до четырех, а вот Банан, конечно…. Я спрашивал — он по-прежнему только с кислородом дышит, без него — в момент загружается. Его и вправду попробовали экстубировать — а оказалось, у него пневмоторакс развился — может, ребро было сломано и воздуха во время вентиляции в плевральную полость подпустили. А может и сама вентиляция поспособствовала — "рошка" — аппарат жесткий. Легкие от него рвутся запросто. Дренаж установили, но……. Да и Сикока что-то тоже…, я слышал, сестры говорили — какие-то проблемы у него, не мочится вроде после переливания — может, просто недолитый, а может и серьезнее что — не дай Бог, почечная недостаточность, какая.

Кусок решительно поднялся и опять попробовал навязаться к ним в попутчики, но Старый покачал головой

— Нет, Макс, ты здесь останешься, надо за ребятами приглядеть. Вряд ли, они здесь, на виду у такой кучи народа кого-нибудь из вас выкрасть решатся, скорее за нами пойдут, но мало ли…

— "За нами"? — резко спросил его Крысолов.

— Именно, — спокойно кивнул головой Старый. — Я тут, если что — Куску не сильно помогу, бучу, он и один устроит, буде такая надобность возникнет, хотя, повторяю, не думаю, что надо будет. А вот вам я пригодиться, пожалуй, что и смогу. Хотя бы в качестве стрелка на прикрытии — чтобы вам оторваться дать, если что…. А чувствую я себя хорошо, честно. И, кроме того — я же доктор, прошу вспомнить такой момент. И я прекрасно знаю свою болячку — сейчас мне хорошо, и может быть хорошо, даже если я вместе с вами пешком до захоронки пройду, не говоря уж о том, чтобы где нибудь залечь, стреляя. А хреново мне может стать и среди полного покоя на больничной койке — вспомни хотя бы предыдущую ночь.

— Стрелять-то особо и не и с чего — болезненно скривился Крысолов. — Но, ладно, уговорил…

— Давай-ка мы все же к Дмитрию наведаемся, — решил Старый, какой он ни пьяница, а может, все же патроны какие-нибудь за душой водятся…

Втроем они покинули отделение, предупредив об этом дежурного врача — тот только сверился со временем поступления и убытия — и пожал плечами, ладно мол, дело хозяйское.

— Вот интересно, — рассуждал Старый, — я помню, раньше, если надо было выписаться из больницы, раньше намеченного срока, пациенты, бывало, выклянчивали у врача разрешение: отпустите, мол, сильно надо. А тот уже решал — хочу — отпущу, хочу — нет. И, часто бывало — не отпускал. Хотя выписка, в ряде таких случаев, жизни и здоровью пациента ничем не угрожала. И врач об этом знал, и пациент, особенно если лежал в больнице с чем-нибудь вроде гастрита, а — вот не хочу тебя выписывать! Левая нога моя так желает! (Часто за этим, правда, скрывалось нежелание оформлять историю болезни на выписанного и заполнять новую — на того, кто на освободившееся место поступит). Но самое интересное: люди, которым, бывало, до зарезу надо было действительно уйти из больницы по возникшим обстоятельствам, очень часто, тем не менее, вздохнув, снова шли ложиться на койку в опостылевшую палату: В р а ч н е р а з р е ш и л! Хоть дверь в палате на замок не закрывалась, решеток на окнах не было, а сами они были вполне дееспособными, и вменяемыми — так что задержать их при их ясно выраженном нежелании оставаться в стенах лечебного учреждения никто бы не смог, да и не пытался бы. Но! А вдруг… Вот и не уходили — потому что в таком случае, приходится брать ответственность на себя — а это стремно. И страсть как не любил наш человек это дело — отвечать за свои действия. Пусть уж лучше свадьба единственной дочки без меня состоится, пока я на койке валяюсь — не я виноват, В р а ч н е р а з р е ш и л… Та же байда с эвтаназией была. Так ратовали за нее, так ратовали — чтобы ввести, значит, штуку такую и ответственность с себя снять. Потому как страдать от боли при онкологии не хочется, но одновременно и покончить с этим — страшновато. И не столько от того, что при э т о м больно будет — куча вполне доступных способов есть уйти из жизни практически, безболезненно. Да и страдали люди, бывало, от болезни так, что любая кратковременная боль от э т о г о — пустяк в сравнении с теми же онкологическими болями. Другое останавливало. А вдруг т а м — что-то есть? И за с а м о у б и йс т в о — придется отвечать? Нет уж…. Я вот бумагу подпишу, а укол мне — ты, доктор, делай. Ну, или яда вкусного, не горького принеси. А я, вроде, при таком раскладе — уже как бы и не совсем при чем.