Злачное место - Страница 56

— Так в чем проблема? — спросил Крысолов.

— В подготовке специалистов. — немедленно ответил Дмитрий. — Беда в том, что уже до Херни будущих молодых врачей готовили с расчетом на современные методы диагностики — ультразвуковое исследование, та же томография, биохимия. Я сам сколько раз видел — выходит такой молодой и начинает искать у пациента кнопку — чтобы, значит, нажать на нее — а у болезного бы диагноз на лбу высветился. Если такой вот молодой попадал куда нибудь на район, где над ним брал шефство более опытный врач, а томографа и прочих наворотов не было — он быстро учился, если хотел, конечно, работать и в простых условиях. Учился думать, причем сам, принимать решение, нести за него ответственность. Потом, даже работая в более "цивильных" условиях, "с томографом", образно говоря — этот опыт все равно служил ему полезную службу. И томограф был для него тем, чем и должен быть — подспорьем, вспомогательным инструментом. У нас же получилось, что уцелели, действительно — более молодые. Те, кто имел практический опыт — в большинстве своем легли в больницах. Просто потому, что они пытались это предотвратить и привыкли в более сложных случаях идти впереди.

— Ну, так это всегда было — кто больше всех выговоров получал — те, кто лез вперед, а не отсиживался подальше от стремного случая. — пожал плечами Старый.

— Правильно. Выжило очень много — ленивых докторов! Выжило много ленивых доцентов и профессоров, лечащих больных по результатам обследования, а большую часть времени уделяющими написанию диссертаций с никому не нужными результатами, ленивых студентов, тех, кто не на "Скорой" подрабатывал, а пиво с друганами дул. Раньше они разбавлялись работягами, и их лень, а часто и безграмотность — могли замаскироваться. Всегда находился тот тихоня врач, который разруливал ситуацию, пока "профессор" с умным видом тыкал пальцем в живот, и, в общем-то — таких простых работяг — было не так мало. А сейчас — их почти не осталось, а чтобы скрыть свою неграмотность такие вот выжившие начинают из нашей профессии делать чуть ли не жреческую касту. Такого тумана напускают, а сами…присутствовал я на одном консилиуме….

Пока он говорил, медсестра в белом халате уколола маленькой металлической штучкой Артему палец, и выдавила на стекло большую каплю крови. Дмитрий стал ловко макать в эту каплю уголком прямоугольного стеклышка и смешивать эти маленькие капельки с какими-то разноцветными жидкостями, на маленьком металлическом кругляше. Покачав этот кругляш в руках, он кивнул головой. Затем он что-то еще капал в пробирку из маленькой бутылочки, опять смешивал это с Артемовой кровью, наконец, вынес вердикт:

— Ну, что же, правда — первая и резус отрицательный. Можно брать.

Артема уложили на свободную койку — и сразу же привычно туго притянули руку к койке длинной широкой лентой, от чего сразу стало неуютно — как-то вот сразу стало понятно — что он здесь — уже на правах не то, чтобы пациента, но уже и не гостя и отношение к нему будет соответственное. А кобура то у Дмитрия — расстегнутая, а у Варьки вон и вовсе — открытая…

Руку Артему туго перехватили выше локтя резиновым жгутом.

— Ну и вены! — восхитился Дмитрий. — Мечта медсестры-первогодка! По большому счету, тут и жгут, наверное, был не нужен.

Под присмотром Дмитрия, медсестра, дежурившая в палате, ловко всадила в вену толстую иглу, от чего Артем зашипел, как мартовский кот.

— Терпи, охотник. — усмехнулась та. — Вечно вот вы, мужики, боли боитесь.

— Чистая физиология — заступился за Артема Старый. — Мужчины — хуже терпят боль, чем женщины, а голубоглазые европеоиды — хуже, чем, к примеру, негроиды.

Артем же решил про себя, что лучше пусть ему, как Сикоке, на живую руку оттяпают — но больше он стонать не будет ни за что, европеоиды там или не европеоиды… Из руки его по прозрачной трубке в стеклянную бутыль бежала кровь, быстро ее наполняя. Наполнилась одна, медсестра, пережав трубку, быстро заменила ее на другую, а первую закупорила резиновой пробкой, которую достала, развернув маленький серый бумажный пакетик.

— Стерилизуете? — негромко спросил Старый.

— Ага. Держу марку, хоть, по правде сказать — много где так уже не делают. Разбаловались с этим вирусом, разленились. Кой где, знаю, даже операционные инструменты только моют — а чего стерилизовать, если послеоперационных инфекций почти не встречается? Если я прав, и инфекции все же когда нибудь снова выйдут на авансцену — мы можем получить кучу осложнений, причем внезапно. Вот, чтобы такой внезапности не было — я все делаю, как в советское время учили, так и свои кадры заставляю делать.

— Да, инфекционисты не при делах теперь — кивнул головой Старый.

— Помяни мое слово — до поры до времени, до поры до времени! — помахал уцелевшим указательным пальцем Дмитрий. — Ну, а вообще — не только они. Эндокринологи тоже, по большей части, без работы остались — сахарники быстро повымерли все, я ж говорил, а кого и по ошибке пристрелили, как того же Филинова. Кое-кого, правда, в лаборатории забрали — физиологию зомби изучать, а пуще того — морфов. Так не так много тех лабораторий осталось. Арзамасскую, к примеру, так и не восстановили. И все их материалы тогда сгорели.

— И весь запас наработанной вакцины тогда пропал. — вздохнул Крысолов. — Что-то и в других местах делали — так с этой секретностью ведь как — такой ценностью никому делиться с другими не хотелось, да и трудно было тогда надежную связь установить. Потому всем другим — практически заново все делать надо, повторяя все ошибки.