на него работать стал. Сказать, что мне у него там плохо было — так нет. Все, как он и обещал — выполнил. И жилье, и жратва, и девки веселые, — он поморщился. — Только все — в пяти минутах от него. Я же ему, дурак, сам после той удачной реанимации распинался, сколько кора мозга живет без поставки кислорода, и как холод замедляет процесс умирания. Вот так и повелось, с ним всегда рядом — баллон с кислородом, мешки со льдом — чтобы, значит, как если что — сразу его обложить, и я — в качестве, так сказать, обслуживающего механизма. Можно было бы и к этому привыкнуть, моя тюрьма была все же, по нынешним меркам, сверхкомфортабельной. Да чего там — знаю, что многие мои коллеги с радостью согласились бы на такую работу — ни хрена не делаешь, в общем-то, а все у тебя есть. Я ему только для реанимации и нужен был — все остальное у него другие доктора выполняли — и хирург у него был личный, и терапевт. Один нюанс, правда, все же существовал — в первый же день моего пребывания в этих, так сказать, гостях, Бабаев громогласно объявил всем своим слугам, что доктор вот этот — его спасать будет, если что, за что ему всяческий почет и уважение оказывать следует, но если все же не спасу я пресветлое тело — то его, Бабаева, сразу упокаивать не следует, а следует его в недоупокоенном виде оставить с доктором поговорить — причем для разговора доктора ему подавать частями, начав с неумелых рук, тщательно сохраняя все остальное. Ну, а потом уж — и весь организм предоставить. Не сомневаюсь, Бергман — начальник охраны у него был, то ли немец, то ли еврей, — выполнил бы указание в точности. Преданный был, как собака — за то, что семью тот его спас. А рано или поздно — сей счастливый момент наступил бы — ишемическая болезнь сердца у Бабаева была, как минимум, II класса, жрал он водовку, как не в себя, и брюшко было солидное, не курил, правда, только. Только и дамоклов меч тогда страшен, когда периодически все же с волоска того срывается, и кого-нибудь рядом протыкает, а так — висит себе и нехай висит, сколько вкусного еще вокруг. Но меня, скорее, напрягало не это, а то, что скукотища там была — смертная. Ты же знаешь — обернулся он к Старому, — в реанимации, как и в пожарных, как и в спецназе, каком-нибудь — привыкаешь к адреналину, без него потом — как без наркотика, да и есть это, в общем-то, тот же вид наркомании. Кто в горы лезет, кто на Север едет, кто на байке каком-нибудь голову сламывает — а все для того, чтоб наркотик тот заполучить. Да и деквалифицируешься без практики быстро. Колюня наш, уж на что крутой анест был, а "ушли" его в главные врачи — и все, через два года "потух", надо было, помню, наркозик небольшой дать — а у него руки дрожат. А тут — кто чем занимается — кто строит, кто машины варит, кто на морфов охотится. Один я мозоль на пузе ращу. Так что я и рад оказался, когда ко мне одного охранника бабаевского приволокли — он совсем доходной был, подстрелили его где-то. Ну, я и давай по старой памяти изгаляться — подключичку ему ставить, гормоны-растворы. Мне ж там цельный реанимационный зал оборудовали, все чего заказал — все привезли — в двух экземплярах. А на ту беду — у Бабаева приступ случился. Его ко мне волокут, а я там над охранником его колдую. Бергман даже не говорил мне ничего — просто стрельнул парню в голову, и со стола сбросил. Как тряпку ненужную."… Ваш пациент, доктор — не он…" — с горечью передразнил он кого-то невидимого. Вот после этого случая я и решил свалить. Как-то резко понял, что если дальше останусь тут с ними — сам на них похож стану. Ну, и свалил, вернее, попытался. Бергман у Бабаева не зря начальником охраны хлеб ел, и все мои намерения "просчитал" еще тогда, когда с пистолетом в руке над телом своего подчиненного в том зале стоял. О чем мне и сообщил, почти ласково, перед тем, как коленную чашечку мне сломать. Если подумать — Бабаев тогда на риск пошел: пока у меня нога заживала — он без реаниматолога вынужден был обходиться. Ну, хозяину, чтобы псы боялись, да службу верно несли, иногда приходится рисковать. Да и быстро все на мне зажило, а ходить, вернее, ковылять научился — вот и ладушки, готов лепила к труду и обороне, а что стоять ему больно — так нехрен от хорошего хозяина бегать, порядочных людей не спать заставлять. Я вот раньше думал — как это раб в Древнем Риме жил? А выяснил — ничо, нормально так, привыкаешь — о тебе заботятся, берегут, стараются не сильно покалечить, ежели что… Потихоньку и сам начинаешь считать себя рабом, хозяину обязанным…
Раз в полгода ездили мы в большой осмотр — Бабаев справедливо считал, что без хозяйского глаза на местах может беспорядок учиниться. Два раза с ним мы съездили — нормально прокатило. А на третий — Наследникам попались.
— "Трижды рожденным"? — хмуро спросил Крысолов.
— Им, яти иху…
— А Наследники — они кто? Серега что-то говорил такое, да я не понял тогда, — смущаясь, спросил Артем. Самовар уже закипел, и Дмитрий заварил в громадном, не меньше трех литров заварном чайнике, зеленый чай. Крысолов, правда, попросил себе кофе, "если есть", и Дмитрий, молча кивнув, достал откуда-то из сейфа невскрытую вакуумную упаковку. Крысолов стал было отнекиваться, говоря, что на большее, чем какую нибудь растворимую бурду и не рассчитывал, но Дмитрий, лишь улыбнувшись губами, одним ловким движением ножа взрезал брикет. Оттуда пошел такой одуряющий запах, что Старый смущенно крякнул, и тоже попросил себе "потом" налить. Зеленый чай прогнал сонливость. Он чем-то походил на тот, что у них в деревне пили — разве что, в их, деревенском, трав было побольше — отец и чабрец мешал, и зверобой, и мелиссу. Как-то он там…