Злачное место - Страница 65

Тот, кто разговаривал с Дмитрием, резко повернулся к нему, его товарищ тоже. Рука второго, чернявого лысого парня, судорожно дернулась к ремню автомата, и Артем, перехватив свой "укорот", подумал, что, несмотря на уверения Дмитрия, пострелять сейчас все же придется. Однако, первый, здоровый, не ниже Куска, крепко ухватил другана за запястье, и глухо рыкнул ему:

— Тихо…., - потом медленно развел руки — Спокуха, командир, я за базар отвечаю. Раз сказал, что мне с тобой делить нечего — значит так.

— Ладно — ты. А остальные?

— За остальных — тоже отвечаю. Так? — повысил он голос. Нестройный хор голосов вразнобой подтвердил сказанное здоровяком.

— Жора меня зовут. — представился здоровый. — Нам помощь нужна… — продолжил он было, однако, осекся из-за выстрела громко разнесшегося по холлу. Артем быстро скосил глаза в ту сторону (научил таки его Крысолов не дергаться в сторону любого сигнала всем телом!), заметил, как от того, с распоротым животом отходят люди, и снова перевел взгляд на стоящих. Крысолов тем временем, продолжал разговор с Жорой.

— Так что случилось у вас, в деревне-то? Хан д о ш е л, говоришь?

— Он…, как-то резко вдруг чего-то. Не, мы знали, конечно, что ему одна дорога, раз человечину жует, только все равно, по всем прикидкам, не так быстро это случиться должно было. Он ведь вообще — не из блатных. Нарисовался у нас через год после Херни, у него тогда еще дружок был — не пидор, не думай, под пидоров мы ни за что не пошли бы, — так вместе зону они и подмяли. А хуле? Они ж уже тогда сырятину жевали, так что и быстрей были, и сильнее. Паханы наши старые, попробовали поперек встать — так они их в момент завалили — голыми руками, вместе с охраной… Если бы, конечно, все разом мы тогда навалились — может и порешили бы их тогда. Да труханули все. Потом, правда, хотели их втихаря сонных замочить — так они же, твари нелюдские, по трое суток могут не спать. И как нюх у них, скажи, на засады — всех, кто чего замышлял — всех замочили. Да и шестерили на них уже тогда, нашлись падлы, сдавали по полной. Нашелся у нас один, правда, Чечен, — стрельнул корефана его, так Хан ему перед всеми голову открутил, как шляпку подсолнуху. А потом уже никто не решался. Партаки эти идиотские завел, — показал он на собственную щеку. Артем отметил про себя, что идиотские — не идиотские, а черепов на кресте у Жоры хватает, так что ухо с ним держать востро надо.

— … А нам чего? Живи сам — другим жить не мешай — так ведь, командир? Это Хан все чего-то построить хотел — об империи мечтал. Нахера ему империя нужна была, если ему так и так подыхать? А детей у нелюдей не бывает, я знаю, стерильные они, так что и наследнику оставить нельзя. Я тебе конкретно скажу — выкуп отдашь — и все: друганами будем, а мы…

— Про выкуп не гони, — остановил его Крысолов, — про выкуп я с Ханом договаривался, с ним и дальше говорить буду, если что. А ты с темы свернул, Жорик. "На дурку" шар пускаешь? "Делить нам нечего" — твои слова? Отвечаешь?

В холле внезапно стало тихо, даже раненые вроде, стонать перестали, только тот с челюстью, хрипел. Артем заметил вдруг, что рука Крысолова висит в сантиметре над кобурой.

— Да не, ты чего, — после еле уловимой задержки, быстро ответил Жора, облизнув верхнюю губу. — Извини. Рамсы чутка попутал…

— Ну, и не путай дальше — я больше предупреждать не буду. Ладно, будем считать — проехали. Что с Ханом случилось?

— Да я ж говорю — мы сами не поняли. Он, вообще-то стерегся — себя контролировал, человечину жевать старался не сильно часто — раз в неделю, а то и две, типа, как подзаряжался. Ну, или перед схваткой, какой. Вон, перед тем, как к вам на встречу идти, раба привалил. Ему и рабы то нужны были в основном для этого. А тут, как деревенских этих в лесу повязали, он от бабки одной отойти не мог, прямо, как кот от валерьянки. Смотрит на нее, и такое ощущение — заурчит. Ему то бабы, в общем-то, как и любому мужику, нужны были, он даже большинство из них в живых оставлял, так то ж — молодые девки, а тут — старуха, лет пятьдесят…

Петровна, как ни была занята работой, отчего-то возмущенно фыркнула, бросив на Жору убийственный взгляд, тот же продолжил, ничего не заметив:

— … пацаны говорили, у нее мешок был, с лекарствами, здоровый. Ну, они посмотрели — наркоты, вроде, не было там у нее, а она за них цеплялась — типа, "мне без них не жить!". Хан запретил, кроме оружия у них чего-либо брать, так они ей его и оставили. Она там себе чего-то колола потом…, я все же думаю, была у нее дурь — вот и поехала крыша у Хана, когда он ее сожрал.

О ком Жорик говорил, Артем понял сразу. Это Надька Захарова, Колбасихина племянница, Кузнецу она тоже каким-то боком родственница была. Вечно у нее болело то одно, то другое. Еще до Херни все она по больницам и шарилась, да в аптеке таблетки покупала, а уж ела их — чуть ли не пригоршнями. Одни ела, другими заедала, третьими вторые закусывала — "чтобы вредные эффекты снять" — так она объясняла. И это — " мне без них не жить" — так и говорила. Ей тогда Серега каких то уколов привез из города — как же звались они? Коротенькое название такое, так она от радости чуть ли не плясала, все у него купила, хоть Серега и заломил тогда за них. Батя, правда, всегда, над Надькой подтрунивал, да и самому Артему что-то не верилось в многочисленные Надькины болячки, глядя, как ломит она на своем огороде, да лихо сечет здоровенные лозины на дрова. Значит, пропала Надька. Не помогли ей ни таблетки, ни уколы те… Ага, вспомнил, как лекарство то называлось: АТФ…

… Когда в начале ХХ века был открыт героин — сразу же нашлось немалое количество, как пациентов, так и врачей попробовать на себе чудесное лекарство, обладающее отличными болеутоляющими свойствами. Причем, если пациенты в большинстве своем, приобретали пристрастие к героину действительно в результате сильных болей, которые надо было хоть чем нибудь успокоить, то врачи, опять же, в большинстве, "подсаживались" на белый порошок, из чистого любопытства — правда ли, так хорош этот препарат, и действительно ли прав мистер Джонс в том, что "его действие волшебно, доктор!"? Неуемное любопытство — то, что, в числе прочих достоинств, обеспечило человеческой расе довольно таки привилегированное положение в этом мире. Ребенок не зря тянет в рот все, до чего ни дотянется — даже горький димедрол, который его силой не заставишь съесть, если это будет нужно — малолетний экспериментатор будет жевать, может и морщась, но абсолютно по собственной воле. Причем может съесть целую упаковку, и получить серьезное отравление — чисто из любопытства, как сказано. Стоит ли удивляться тому, что среди выживших особей рода человеческого, нашлось немало и таких, причем в разных частях света, которые уже в первые дни Катастрофы решились попробовать человечину. Нет, еды еще хватало, даже пирожные в холодильниках не успели испортиться, даже нежнейшие фрукты, доставленные сверхбыстрыми самолетами к столу толстосумов только-только начали подгнивать — а кто-то уже разделывал соседа. Ну, или просто — прохожего. Тем более, стало м о ж н о…. А, кроме того, сказалось, по-видимому, и желание утвердиться в этом новом мире — вот никто не может, а я — смогу! И, значит, выживу! Хотя бы потому, что у меня — преимущество перед тобой: ты для меня — просто еда. Ну, и такой момент — подражать сильному, быть на него похожим — очень удачный ход с точки зрения выживания. (А выжить — помните? — хотят все)Глядишь, и сам, делая как сильный — сильным станешь. И потому первобытный человек надевал шкуру медведя, а его далекий потомок — китайскую шмотку с надписью "Армани". Потому что э т о — носят сильные! Дальнейшие пляски в этой одежде, в общем-то, особо между собой и не различались — что у кроманьонца, что у жителя мегаполиса начала ХХI века. В силе морфа очень быстро убедились все. Морфы едят людей. А значит…. Самое печальное, что вот это — сработало гораздо в большей степени, нежели у самурая, поедающего печень убитого врага при обряде "куматори". Или полинезийца, закусывающего вовремя подвернувшимся мореплавателем — дабы знания и умения могущественного белого человека перешли к нему. Не сразу, конечно, но все же достаточно быстро выяснилось — что и в каком виде стоит употреблять у ближнего своего. Почему — большинство, правда, не знало. Ну, и ладно: главное — работало ведь! Одна